ЧАСТЬ 1 Лицо первое «ОТ КОБЕЛЯ»

 

                   ГЛАВА 1

 

Меня родила в рыжих пятнах сука,

в мороз, когда гудели провода.

Отца не знал я, (вот какая штука),

но помню, матери, тоскливые глаза,

которыми она из подворотни,

бросала взгляд, как бы о чем моля,

учуяв и узнав его из сотни,

родной, знакомый запах кобеля.

Я с первых дней познал, что значит голод,

нехватка материнского тепла,

и силу сквозняка, что в лютый холод,

не даст уснуть до самого утра.

Но все же, выжил я!  Мои же, братья,

морозы не смогли перенести,

и, околевших, со двора, в лохмотьях платья,

хозяин поспешил их унести.

Недолго моя мать переживала,

тоскливо завывая по ночам.

В один прекрасный день, она не встала,

что бы ответить ласковым речам

хозяина, который вышел с костью,

(не часто ею баловал ее).

Нет! Больше, мать, своей звериной злостью,-

не огласит подворие его.

Я был еще щенком, вступив в наследство

холодной и дырявой конуры.

Закончилось мое собачье детство…

При свете звезд и ласковой луны,

не раз ошейник натирал мне холку,

свобода, была ровно, в цепь длинной,

и я, завидовал, порою, даже волку,

пускай голодному, но с волею родной!

Я возмужал, и лаял уже басом,

прошел науку пряника с кнутом,

и знал, что если в доме пахнет мясом,

прокисшим, может, угощусь борщом.

Меня в округе все по тембру знали,

никто не смел и близко, подойти.

Прохожие и все собаки, стали

стараться стороной, дом обойти.

Учуяв ночью,  как-то, чужака я,

рванулся, чуть ошейник не порвал.

И  не напрасно,- пасть, раскрыв, зевая,

у подворотни пес, большой стоял.

И в горле, рык, моем, застрял вдруг комом,

и вспомнил я, как мать его ждала,-

собачий этот запах,  вместе с потом,

блудливого большого кобеля.

Стоял он, молча, воздух жадно нюхал,

а поняв все, всем телом задрожал.

За домом, где-то, филин громко ухал,

и я, как завороженный стоял.

Вот пес прилег. Он голову, на лапы,

склонил, и с болью в сердце, заскулил…

И у меня не стало больше папы,-

собачий, он, короткий век отжил.

Наутро, мои ребра знали палку,

за то, что я тревогу не поднял.

Не пожалел хозяин даже скалку,

он ею бил, покуда не устал.

Но на него, я не держу обиды.

Не объяснишь ему, что подлецом,

не мог я стать, и пусть не в лучшем виде,

но встретился безродный сын с отцом.

Годами шла моя собачья служба…

Ее исправно нес, в почете был.

С хозяином, меж нас, сложилась дружба,

он при гостях, не раз меня хвалил.

А годы шли тревогами ночными,

вилянием хозяину хвостом…

И потихоньку, уходили с ними

собачьи силы. Даже за котом,

не прыгал я, уже остервенело

(хотя свободно по двору ходил).

Охранную нес службу, все ж, умело,

и дружбу, я хозяйскую, ценил.

Я подавлял  желание мужчины,-

через забор, чтоб суку отыскать.

Инстинкт, считал, присущий сей, скотине,

а не тому, кто должен охранять

хозяйское добро, покой, а также,

всех тех, кто в доме вместе с ним живет,

и слов, не понимающую даже,

скотину, что неистово ревет.

Да нет, не стал, скажу я вам, ленивым,

но замечал прищур хозяйских глаз,

когда бросок, не столь уж был, ретивым

за костью, что хозяин мне бросал.

И я представил, как он утром ранним,

из дома выйдет, тихо подойдет,

ко мне лежащему, и с словом, бранным,

под ребра, сапогом вдруг саданет.

Хозяйский я удар с лихвой запомнил,

(он кобеля им возле дома бил,

который перед смертью суку вспомнил,

и к ней пришел, которую любил).

И я решил: «Не стоит унижаться,

неужто, смерть себе не заслужил

спокойную? Зачем же оставаться?

Чтоб и меня, хозяин, так же бил?»

Была луна. Из дома доносился

мясистый запах щей и студня вкус.

Обдумав все, я на побег решился,

чревоугодный, обуздав искус.

Прыжок. Второй. Но снова неудача,-

забор не в силах я перемахнуть.

Скуля, сел на крыльцо, и горечь плача,

мешает грудью воздух мне глотнуть.

И я завыл. Как выла моя мама,

когда напрасно у ворот ждала,

того, кто ей лишь раз,  под утро рано,

познать позволил блуд от кобеля.

Обидно стало. Задрожали ноги.

Разбег. Прыжок. И, ободравши бок,

стою я у обочины  дороги,

оставив на заборе шерсти клок.

Мной, пост покинут. Прежде же, чем сгинуть,

здесь навсегда,- пошел я, дома, вкруг,

проверить все, прощальным взглядом кинуть.

Не обнаружу ль, волка, следы  вдруг?

Но, все спокойно. Гордо приосанясь,

побрел к оврагу, что вдали темнел.

Я шел вперед, назад не оглядаясь,

все дальше, к лесу, что уже синел…

 

                 ГЛАВА 2

 

Не встретил хор зверей меня приветом,

когда я осторожно в лес вошел.

Мне повезло, что это было летом,-

ночлег, поскольку, сразу не нашел.

Я в поисках его бродил немало,

питаясь часто тем, что Бог пошлет.

И в животе, не раз моем урчало

от голода, который не дает

вздремнуть спокойно, позабыв печали.

Мне грезился не раз хозяйский двор,

прокисший борщ, которым угощали,

за то, что не залез к ним ночью вор.

Но, дохлых, вкус, мышей, стал понемногу

привычным быть. А если повезет,-

я, зайца, даже мог загрызть больного,

который слишком крепко уж уснет.

 

Зимы - начало. Но и я с ночлегом,

(под дубом, волчье логово нашел).

И осторожно, вместе с первым снегом,

принюхиваясь, я в него вошел.

И потекли, рекой собачьей, жизни,

оставшиеся дни. Души покой,

не нарушал никто, не строил козни,

мне песни пел ночами козодой.

И все бы ничего, да заболел я,

(и где только заразу подхватил?)

Не отыскал я от болезни зелья,

и вскоре, уж совсем не мог ходить.

 

Мои собачьи силы истощились,

(который день я без еды лежал?!),

круги  перед глазами закрутились,

и я, прощаться с жизнью уже стал.

Нет! Умирать не страшно, но досадно

здесь сгинуть, свой растратив прежний пыл.

И сгоряча, чуть с хрипотцой, надсадно,

собравши сил остаток, я завыл.

И вышло в этом вое столько боли,

что стало жалко самого себя.

Сломался стержень моей прежней воли,

а слух,- донес вой волчий до меня.

Лежал я, молча. Ждал своей кончины,

направив взгляд на, логова, проход.

Казалось мне, что лучше нет причины,

чем встретить от зубов, волчьих, исход.

Ждать не пришлось мне долго, и в проходе,

у логова, явились огоньки.

Их было два. И понял я, что вроде,

закончились собачие деньки.

Их волчий взгляд я встретил, не смутился,

и страха своего, не показал.

Но мой голодный разум, помутился,

и в обморок, надолго, я упал.

В бесчувствии лежал сколь, я не знаю,

в себя же,- потихоньку приходил,

и думал: «Если нет собакам раю,-

откуда же сей запах исходил?»

Я поднял голову и понял,- нет ошибки,-

недалеко мясной кусок лежал,

и рядом, ароматный, даже шибкий,

пучок травы, свой запах источал.

Но был еще здесь запах. Очень близко.

Кому? Я понял, он принадлежал.

Стоявший волк, главу склонивший низко,

мясной кусок ко мне передвигал.

Вдруг, сердце, обожгла, мое, догадка,-

не волк,- волчица рядом здесь стоит.

Мне так противно стало, стыдно, гадко,

не хочется, что даже говорить!

Но, серая волчица, настроенье,

как будто, уловила моё в миг,

и, повернувшись, с волчьего строенья

ушла, увидев, как я весь поник.

Но как! Да мне! Который был грозою

волков и прочих воровских гостей,

пред смертью, издеваясь надо мною,

волчица принесло мясных костей?!

Но люди говорят: «Не тетка голод»,

и как не стыдно было, я поел,

себя, утешив тем, что уж не молод,

(траву и мясо вперемешку съел).

А следующий день, вновь повторился

всем тем, о чем я вам здесь рассказал.

Я в судорогах больше уж не бился,

спокойно и задумчиво лежал.

И в третью ночь, мне принесла волчица

баранины, что бы ее поел,

пучок травы, чтоб мог я подлечиться,

(иль для того, чтоб более стал смел?)

Но только в этот раз, она взглянула

с каким-то интересом, и ко мне,

неспешно подползла, и в нос лизнула.

И загорелось сердце как в огне.

Я задрожал всем сердцем. Не от боли,-

мужское естество, адреналин

в кровь выбросило. И уже в неволе

волчицы,- оказался сучий сын.

Она была прекрасной и развратной!!!

И хоть впервые, я ее познал,

но мне казалось, что в своей превратной

судьбе, всю жизнь ее я ожидал.

Волчица отдалась с такой  любовью,

что разум мой не в силах описать!

А сколько раз смешалась с волчьей кровью,

собачья, - очень трудно сосчитать?!

Не знаю, сколько продолжалось время

игра любви волчицы с кобелем,

сливалось воедино наше семя,

я не был этой ночью бобылем!

И с солнечными первыми лучами,

у ног красавицы, я утомленный пал,

забыв про все собачие печали,

и за ночь, молодым, как будто стал.

Проснувшись в полдень, сразу огляделся:

здесь никого кругом, один в тиши…

Не зря твердят: «Не верь и не надейся,

не бойся, слишком много,- не проси!»

 

                         ГЛАВА 3

 

Настала ночь.  Потом прошла неделя.

Но все ж, ко мне, никто не приходил…

«Теперь волчице до меня нет дела?»,-

так думал я, когда в лесу бродил.

Но на нее, обиды, не держал я,

был счастлив тем, что на закате дней,

любовь волчицы, поздно, но познал я.

А, что ушла? Об этом не жалей!

Так рассуждал под дикий свист метели,

так рассуждал, когда кусал мороз,

так рассуждал в пришедшей оттепели,

склонив главу, и спрятав в лапы нос.

Но как за жизнь когтями не цепляйся,

стараться дольше жить, как не стремись,-

но смертный час придет, и собирайся

в далекий путь. Таков закон!  Смирись!

Теперь и я завернут в его путы,

душа, собралась тело покидать…

И в самые последние минуты,

мне так ее хотелось увидать!

Лишь на минуту! Белой, на мгновенье,

увидеть шерсти на челе клочок,

совсем, покуда, не пропало зренье.

И, вдруг,- раздался хвороста щелчок.

Она пришла!  Пришла моя волчица!

Да не одна,- с ней пятеро волчат!

Все наяву! Все это мне не снится:

вот подошли волчата, вот скулят!

Почувствовал и поцелуй я нежный,

услышал, раздиравший душу, вой,

но над моим сознанием, безбрежный,

уже сгущался, вечностью, покой…

Я умирал, но счастлив был! Не многим

свой смертный час приходится принять

тогда, как холодеют уже ноги,

а душу греют пятеро волчат!!

                  конец первой части\ КРИВЕНКО И.И.